«Это для вашего блага». Как уважение к старшим выливается для детей в приказы лечь под нож

Домашнее насилие в современном мире не является редкостью – с ним ежегодно сталкивается большое количество детей. И если к физическому насилию общество выработало устойчивое негативное отношение, то с моральным давлением все не так просто.

Портал Megatyumen.ru публикует истории, которые рассказаны на условиях анонимности жертвами психологического насилия – истории об одиночестве, непонимании, отчаянных попытках детей докричаться до своих родителей и желании отстоять себя. Иногда им это удается. Иногда калечащие отношения обрываются, оставляя глубокие следы на жизнях, разрушенных самыми близкими.

Всю жизнь Ксения (имя изменено по просьбе героя публикации – прим.) живет под дамокловым мечом «надо». Надо быть скромной? Хорошо. Надо быть умной? Ладно. Надо лечь под нож? Увольте.

Ксении – 21 год, но она уже ничего не хочет.

Она называет нас убогими

Мои родители – греки – большую часть своей жизни прожили на Кавказе, поэтому в нашей семье балом правит восточный менталитет. Впрочем, не совсем, скорее, им правит бабушка – старейшина, которую нужно не просто уважительно слушать и беспрекословно выполнять любые приказы, но и почти носить на руках. И все равно этого всегда будет недостаточно.

Эта женщина настолько строго воспитывала мою маму, что та сбежала из дома в 16 лет с моим папой, которого на тот момент видела два раза. И даже тогда бабушка умудрялась проникать во все уголки их жизни. Потому что они жили с ней в Греции. Но долго так продолжаться не могло, поэтому в мои 10 лет – мама, папа, я и двухлетняя сестра переехали в Россию. И это было самым комфортным расстоянием для всех нас. Кроме нее.

Она присылала подарки, звонила, писала и всегда, даже издалека, давила на родителей. Особенно, когда это касалось крупных покупок. «Надо купить квартиру». «Надо купить машину». «Надо…Надо…Надо». Папа весьма успешно начал заниматься бизнесом – она упрекала его, браковала все, чем он занимается, обвиняла в том, что он не может нормально содержать семью. Она называет всех нас убогими, потому что надо жить в большом собственном доме, иметь три машины и зарабатывать миллионы. И как бы мы ни старались, мы все еще убогие.

Это все для вашего блага

Бабушка делала все под эгидой «Это все для вашего блага». Но, как известно, благими намерениями дорога в ад вымощена. И она нам его устраивала. Со временем, пока я росла, ее настрой пробил броню родителей – и они стали делать то же самое со мной: давить, запрещать, срываться и душить любую мою инициативу.

Я хотела велосипед – «Нет, мы живем на четвертом этаже».

Я хотела танцевать – «У тебя все равно ничего не получится».

Я хотела повесить плакаты – «Не порть стены».

Я хотела завести кошку – «У нас дома не будет никакой живности».

И чуть ли не самое главное табу – «Увижу рядом с мальчиками – убью». Мне было десять лет, когда я услышала эти слова. Они показались настолько реальной угрозой, что я, стараясь не разочаровывать родителей, свела все контакты с одноклассниками и знакомыми на нет. И если сначала мне категорически запрещено было даже стоять там, где есть мальчики, то потом родители переключились на подруг. «С этой не общайся. Она гуляет с мальчиками». Я так устала от этого, что попросту перестала что-либо рассказывать родителям. Я не делилась с мамой своими секретами или проблемами, потому что она срывалась с цепи, как дворовый пес, и начинала орать. Она орала, когда я делала что-то без спроса, орала, когда я переспрашивала, орала, когда не понимала ее с полуслова. Как она когда-то свою мать.

«Ты должна хорошо учиться, чтобы стать достойным человеком». И я училась.

«Ты должна вести себя скромно». И я вела.

В моей голове был миллион и еще маленькая тележка запретов, которые я находила в словах и действиях своих родителей. Тогда я думала, что если буду их слушаться, то все будет хорошо.

Я – товар

И все же больше всех меня угнетала бабушка.

Кстати, если в азбуке напротив буквы «О» было бы написано «обычный ребенок», на странице нарисовали бы меня. Я просто хорошо училась и любила петь. И на этом, собственно, все. Бабушка об этом знала, но по какой-то причине, приезжая в гости, забывала о своих претензиях и нотациях. Она начинала расхваливать меня нашим родственникам и посторонним, почти прохожим, людям. В такие моменты я сомневалась, что речь идет обо мне, но поначалу мне это даже льстило. А потом я начала осознавать, что все это о ком-то другом, выдуманном. Эти россказни о прекрасной Ксюшеньке, должны были поднять мне самооценку, но они сработали наоборот. Меня угнетало, что идеальная внучка, о которой она рассказывала с таким упоением, - это не я. У меня стали появляться комплексы, потому что я не соответствовала тому образу, который она растиражировала.

А потом – в один «прекрасный» день – бабушка заявила, что заболела, нуждается в уходе и переезжает жить к нам. И после ее переезда, которому никто не посмел перечить, я стала все чаще думать о том, что я – не более чем товар, который бабушке нужно выгодно продать. Она постоянно говорила, что я должна хорошо стирать, убирать и готовить. Что это залог моего личного счастья. А все остальное на ней – эта женщина повторяла, что я буду жить как королева, когда она удачно выдаст меня замуж. И это не пожелание, а очередной приказ. Приказ, выполнить который, по ее мнению, не дает моя внешность.

Я не страшная, но и не принцесса, какой она хочет меня видеть. И она считает, что тому виной мой горбатый нос. Он никак не вписывается в образ придуманной ею внучки-красотки. Поэтому эта женщина часто говорила мне, что из-за носа я страшная и его надо исправить. И какое-то время я подумывала о том, чтобы сделать это, изменить свою внешность. Но потом поняла – не могу. Бабушка продолжала давить на меня и говорить, что мой нос уродливый. Мы ругались насмерть, но в итоге я все равно приходила к ней и извинялась, потому что она взрослый человек, а я – нет. Я должна уважать ее решения, потому что она взрослый человек, а я – нет.

Но последней каплей в моей, казалось, бездонной чаше терпения стал день, когда она вынудила мою мать отвести меня к пластическому хирургу. Я упиралась и говорила, что не хочу под нож. Но меня никто не слушал. И это уничтожило мое уважение к этой женщине.

Прием окончен

Тот день прошел как в тумане: я взобралась на кресло для обследования, мама села рядом на стул. Врач очень бодро спросил:

- Так, чего желаем?

Я не успела даже открыть рот, как мама указала на горбинку, которую надо бы убрать. Врач довольно резко перебил ее, повернулся ко мне и спросил:

- Как вас зовут?

- Ксения.

- Ксения, скажите, чего вы хотите?

Я посмотрела на маму, которая начала понимать, что сейчас произойдет неизбежное, замешкалась, но ответила:

- Ничего.

Врач хлопнул в ладоши и объем, что прием окончен. Мама не стала сдаваться. Она возмущалась, ведь мы так долго ждали нашей очереди, чтобы получить консультацию. Прием просто не может быть окончен. И тут врача понесло:

- Знаете, ваш случай не такой распространенный. Обычно, когда девушки сюда приходят, мамы их отговаривают от операции. Вы думаете, что из-за носа у вашей дочери не сложится жизнь? Вы видели двух предыдущих девушек, вышедших отсюда? Вы думаете, они несчастны? Они обе замужем, любимы и у них есть дети. Пожалуйста, приходите в следующий раз только тогда, когда ваша дочь сама захочет что-то в себе изменить!

Мама не хотела сдаваться и начала говорить, что я просто боюсь. Но врач не растерялся:

- А давайте мы вам операцию сделаем вместо дочери? Вы хоть знаете какая это сложная операция? Вы понимаете, что я не могу гарантировать вам стопроцентный успех, а реабилитация будет длительной и кошмарной? Вы готовы подвергнуть свою дочь такому риску? Я – врач, и не готов. Я не хочу, чтобы потом меня обвиняли в том, что я испортил человеку жизнь.

В тот момент я неожиданно почувствовала себя виноватой перед мамой, которую сюда на аркане затащила бабушка. Я решила сделать хоть что-то и попросила врача провести осмотр и проконсультировать. Он сказал, что операция возможна, – на этом все.

Когда мы вышли оттуда, у мамы началась истерика: она начала плакать и кричать на меня, говорить, что я неблагодарная и не ценю того, что семья делает для меня. А когда мы приехали домой, моя бабушка подошла и безжалостно сказала ей:

- Ты даже не смогла убедить собственную дочь в том, что ей действительно нужно.

Мама перестала со мной разговаривать, бабушка – тоже. А я лишь задавалась вопросом, неужели я настолько страшная. Я больше никогда не хочу возвращаться к этому дню.

Человек без мечты

Сейчас, когда моя бабушка живет вместе с нами и каждый день превращает в кошмар наяву, мама стала ее личной служанкой. Она закрыла свой магазин, чтобы ухаживать за ней и выполнять все ее прихоти. Она проводит 24/7 вместе с ней, и я вижу, как она вымотана. Папа появляется дома только вечером. Он ест и ложится спать, стараясь ни с кем не пересекаться. А младшая сестра, которую бабушка, время от времени оскорбляет и называет недалекой, пытается не дать себя в обиду. И я ей в этом стараюсь помогать: всегда говорю ей не обращать внимания на бабушку. Потому что не хочу, чтобы она стала человеком без мечты.

Помню, в 16-17 лет я мечтала куда-нибудь уехать, чтобы делать то, что я хочу. А сейчас мне 21 год, я закончила учебу и вернулась домой. Но не от сильного желания жить с родителями, а, скорее, от ощущения собственной бездарности. Я постоянно думаю о том, что недостаточно хороша. Я боюсь искать работу, потому что мне кажется, что такой человек, как я, не нужен, что мне не хватает навыков и знаний. Я боюсь переехать, потому что мне кажется, что не смогу выжить одна. Я на перепутье. И в эти дни мои мысли заняты только тем, чего мне не хватает.

Источник